Вот и наступил первый день очередного года жизни. Кому как, мне первый день года всегда казался выразительными нескучным, как первый лист новой тетради. Потом на нем появятся записи, то чёткие и разборчивые, то невнятные, а то и с исправлениями — раз зачеркнёшь, подумаешь и вновь напишешь для души.Но это потом, а пока же и глядишь-то на него с робостью. В школе моё поколение училось по другой методике и мне кажется намного жизнерадостнее. Учителя, бывало, указывали на наши ошибки с такой душевной силой — педагога, что я сейчас помню и ценю.Вот человек выучился, сформировался.Стал жить для себя, общества, при этом принося Родине пользу. Природа в жизни человека играет судьбоносную роль. А в особенности, когда профессия человека полностью связана с природой.
Читатель, возможно, подумает, что охотовед только тем и занимается в своей трудовой жизни, что любуется природой и охотой. Это не так. Разумеется, невозможно было оставаться равнодушным к окружающей нас красоте и охоте. В этом и заключается смысл нашей жизни. Мы без любви к природе никто. И всё это зафиксировано в моих полевых дневниках. Они для меня теперь имеют фактическую ценность, помогают вспоминать былое, вновь переживать давно испытанные ощущения. Они — овеществлённая память. Поэтому я их храню так долго.
Люблю я этот наш сосновый лес, а в особенности зимой. У этих стройных молодых сосенок, каждая хвоинка густо посеребрена инеем. Их прямые макушки, как указующие персты, направлены в небо. Не оттого ли сосенки горделиво и даже, как будто свысока, поглядывают на нас. Какие-то мелковетвистые растения, торчащие из-под снега у края тропинки, словно покрыты дивной кружевной пеной. Мне почему-то представляются брюссельские кружева, хотя на самом деле, я их никогда не видел. Такое пристальное внимание к мельчайшим деталям окружающего мира было у нас в жизни и есть. Тогда по снежинкам, по отдельным хвоинкам, покрытых инеем, легко представляется большой удивительный мир зимнего леса. Точно также по одной березовой жердинке, нам представляется целый березовый лес. С возрастом, такое пристальное, я бы сказал, родственное восприятие природы становится очень родным. А жизнь продолжается, проходят года.
Нашей собаке исполнилось пятнадцать лет. Это по человеческому счёту. У животных же свой календарь жизни. Считается, что у собак один год соответствует шести годам человеческой жизни. Если так, то возраст нашей собаки соответствует 90 человеческим годам. Да, наша собачка старикашка. Шерсть клокастая, прежде пушистый хвост поредел, глазки потемнели, глуховат стал. Ноги побаливают, стал прихрамывать. По неровной местности идёт, оступается. И характер испортился: ворчливым стал, своенравным и упрямым. Раньше куда покладистее был. Заметно бестолковее стал. Мы иногда раздражаемся, строжимся на него. Но подумаю: а мой отец разве, не такой же был? Разве с возрастом, краше и здоровее становился? Или характер ангельский? Или сообразительности прибавлялось? Как подумаю так — злость проходит. Он старик, и отец был стариком: два старика — пара.
Вот я в очередной раз сижу на вершине горы. Вижу даль зеленой тайги. Человек, когда находится на любой возвышенности в природе, постоянно восторгается красотой, что окружает его. Рядом небо, солнце, тучи и аромат прохладного воздуха. Мы и природа — это одно целое. Вижу вот тот лесок — стоит больше века, молодые деревья светятся, старые не дают такой свет, другие говорят друг с другом, некоторые угрюмые, боятся шевельнуть своими ветвями, только с трудом их может пошевеливать хороший ветер. Деревья как люди, одни смотрят и радуются, другие, склонив свои ветви, стоят вечно серьёзные. И люди такие же разные, одни молчуны, другие весёлые, одни живут под «настроение». Некоторые замкнутые, компанейские и некомпанейские. Одним словом, все схожи с природой. Может быть кто-то «сверху» сделал таким наш мир. Жизнь у людей и у природы разная, только у людей зависит от самих себя, а у природы всё по иному. Многое зависит от человека, от климата, влаги, солнца и тепла и от рельефа местности и от самой земли.
В жизни человеку легко живётся, когда он не только себя, но и нас радует своим настроением, а если хотите, и юмором. К сожалению, далеко не всем людям присуще чувство юмора. Иные охотно смеются над другими, но серьёзно обижаются, когда сами становятся объектами смеха. Насмешничество и юмор должны иметь границы дозволенного, должен быть свой горизонт жизни, и он был для нас чист и ясен.
В моих дневниках и записях нет таких примеров в жизни о людях, которые обладали задатками юмора. Но они у меня живут в душе. И это было у нас в жизни, как вчера.
Жили в Баргузине два друга, они были профессиональными охотниками в Баргузинском коопзверопромхозе. У каждого был стаж более 50 лет в одном охотхозяйстве. Это говорит о многом. Весь свой жизненный путь посвятили любимому делу — профессиональной охоте.
Павел Иванович Воронков был человеком талантливым в охоте и рыбалке, компанейским, душа охотничьего коллектива. Весёлый, заводной и юморист. Постоянно шутил, но никогда не обижал человека. Был участником Великой Отечественной войны, ветеран труда. Прекрасный семьянин, у него было две дочери и хорошая жена. К сожалению, их нет в живых.
Иван Николаевич Алексеев был человеком очень трудолюбивым и исполнительным и хорошим организатором в любой работе. Ветеран труда, хороший семьянин: муж, отец детей.
Судьба этих двух замечательных охотников настолько сблизила, они никогда не расставались. Вместе свадьбы сыграли по очереди, детей растили, родных и близких людей хоронили. В обиду друг друга не давали. Радовались своими успехами, делили поровну каждый заработанный рубль. Дружба была на всю жизнь. Вот и мне посчастливилось работать с этими великими охотниками.
Каждый год, когда озеро Байкал зимой замерзало, я уезжал в командировку в охотничьи угодья «Подлеморье». Проверял, как идёт промысел в тайге, то есть процесс освоения добычи лимита соболей в охотсезоне.
В моих записях стоит 20.01.1983 год. Я предложил П.И. Воронкову съездить со мной в эту командировку. Тогда Павел Иванович уже прекратил свою любимую работу в тайге. И считал себя пенсионером-охотником. Иванович с радостью согласился: «Да, хорошо, друга своего Ивана Николаевича увижу и свой таежный участок «малые Черемшаны». Иван на Новый год не приходил домой. К жене Ивана, к Любе схожу, продукты кое-какие свежие у неё заберу. Бутылочку Ване куплю, ох, как он будет рад нашей встрече. На меня Иван обижается, что не стал с ним охотиться. Да куда я с такими ногами. Он и так меня в последние годы обрабатывал. И я поставил точку — всё, с охотой завязал. Иван там в нашей тайге сейчас один».
Водитель автомобиля доставил меня и Павла Ивановича в село Курбулик. Разгрузили снегоход «Буран» и нарты, увязали свой небольшой груз и двинулись по намеченному маршруту. Сначала заехал в Безымянку, тогда там охотился охотник Александр Александрович Ананьев. Вечером он пришёл в зимовье. Сообщил, что в этом сезоне охоты соболь очень сыт, кормовая база отличная, много мыша, орех и ягод. Соболь на приманку даже не глядит. Занимаюсь сейчас охотой на соболя «под след». Лимит по отлову соболя выполню. Да, я в общем и не сомневался, зная этого охотника, трудолюбивого и ответственного.
В крутую Губу приехали, охотника не смогли увидеть. Написал ему записку, что заеду такого-то числа и время.
Вечером уже приехал в поселок большой Чивыркуй, там у своих знакомых и ночевали. Утром заехал в малые Сухие ручья, затем в большие Сухие ручья. Охотника застали, он заверил меня, что план отлова соболя уже выполнил. Все ловушки закрыл. Собираюсь домой. Когда стали подъезжать к Кедровой, увидели след мотоцикла «Урал». Его след вилял между торосами. Видим, владелец этого мотоцикла, сделал во льду лунку для ловли рыбы. Затем пошёл к берегу, надел лыжи и ушёл в лес. Я вернулся, взял лыжи, двинулся по следу за ним. Вижу, поставлен капкан под след соболя, затем второй и третий. В четвёртый попал соболь, но он почти весь замёрз. Итак, я снял 12 капканов и одного соболя. След этого человека меня вывел чуть дальше, где был брошен мотоцикл. Этот мотоцикл уехал обратно, в сторону большого Чивыркуя. Я и Павел Иванович, пришли к мнению, что этот человек был хищник-браконьер. В урочище «Кедровой» застали охотника. Он заверил, что план по отлову соболя будет выполнен.
Когда подъезжали к охотничьему участку малые Черемшаны, к бывшему месту охоты Павла Ивановича, где сейчас охотился Иван Николаевич. Видно было, как из трубы охотничьего зимовья, идёт слабый дымок. Павел Иванович очень обрадовался, мне кричит: Иван внизу, увидим его. Подъехали, зашли в зимовье, Ивана нет, но чайник полный стоит на печи. В зимовье тепло. Печь почти прогорела, но ещё дымят головёшки. Матрас на нарах, но не завёрнут.
Я стал готовить дрова и поставил варить суп. Павел Иванович надел лыжи, сказал: схожу немного прогуляюсь. Я ему говорю: далеко не ходи, он ответил: куда ходить далеко с моими ногами. Прошло немного времени, Павел Иванович вернулся и сказал, что рядом два соболя бегают. Я сварил суп и новый чай. Услышали знакомый голос Ивана Николаевича. У меня гости. Встреча двух друзей прошла в бурном восторге. Иван Николаевич сказал: вот Павел, тебя нет со мной на охоте, план по отлову соболя не могу выполнить.
Павел Иванович поставил на стол бутылочку водки. Видно было, как был рад этим Иван Николаевич, как его встречает лучший друг.
Передали охотнику от жены посылочку. Пообедали друзья, немного выпили, бурно вспоминали, как раньше они охотились. Павел Иванович рассказал все новости, что происходит в Баргузине, я — про всех охотников. Павел Иванович сказал: у тебя, охотник, два соболя рядом с избушкой живут, а ты плачешь, что план не можешь отловить. Вот Иван, скажу тебе честно, как брату, другу, в последний год ко мне пришли «сверху» — с неба, такие силы, что я способен почти любое дело завершить успешно.
Иван Николаевич знал, что его друг хороший юморист. Сказал: раз так, Павел, иди и отлови этих соболей. А утром увидим, какие к тебе пришли с неба силы, не подвластные нам, простым людям. Павел Иванович спросил: где у тебя лежат капканы. Иван вышел из зимовья в поиске капканов. Павел Иванович мне шепнул на ухо: ты, Саша, молчи и мне поддакивай, я Ивана должен хоть раз в жизни разыграть. Где у тебя соболь — конфискат, добытый браконьером, сходи и незаметно принеси.
Иван зашел в зимовье и в руках держит один капкан: у меня один остался, другие висят где-то с километр по тропе.
Ладно, Иван, мне одного хватит. Оделся и ушел на лыжах в лес. Иван Николаевич говорит мне: какой был Павел у меня друг, таким и остался. Но это хорошо, душа у него не стареет. А я ему говорю, что к Павлу Ивановичу действительно пришли какие — то неведомые силы, кое-что я сам на себе испытал. Иван Николаевич мне с усмешкой говорит: утром увидим.
Павел Иванович пришел быстро. Два друга допили бутылочку водки. Долго ещё разговаривали. Немного поспали, наступило утро — рассвет! Байкальское утро, это совсем другое.
Попили чай. Иван говорит другу: ну иди, посмотрим, какими ты силами обладать под старость стал. Павел Иванович незаметно положил соболя к себе в рюкзак. Надел лыжи и ушел. Иван Николаевич говорит: а как хорошо, что у нас есть такой близкий человек, обладает юмором. Нет, Иван Николаевич, я же Вам сказал, что действительно он стал другим человеком и юмор здесь не причем. Где его воля и желания всегда исполняются.
Послышался скрип лыж и Павел Иванович заходит в зимовье и в руках держит соболя. Вы бы видели, какое лицо было у Ивана, какая гремучая улыбка, растерянность и недоумение.
Вот видишь, мой друг, каким я стал сейчас человеком. Захочу и все будет исполнено.
Иван Николаевич говорит: это может, Павел, не твоя сила, а чисто случайность. Может Павел, ты со мной сходишь наверх, там соболя бегают. Давай, друг, помоги освоить лимит отлова. Это мне стыдно перед охотоведом, впервые я не выполняю план.
Ладно, Ваня, схожу с тобой, но только недалеко. А то придется тебе меня нести на себе к этому зимовью. Пошли Иван, пока время у нас есть. Саша съездит в большие Черемшаны, охотника Евгения Адамовича Сацукевич увидит. Вечером вернется, если застанет его на месте внизу. Мы почти одновременно разошлись. Я поехал к охотнику, два друга ушли вверх, в тайгу. Когда они подошли к месту, где висели капканы, Павел Иванович сказал: давай 10 капканов. Тебе до плана сколько отловить надо соболей? Иван сказал, что еще 10.
Вот и хорошо, десять твоих капканов — десять и будет соболей. Павел Иванович заметил, что Иван был в каком — то трансе и замешательстве, голос дрожал. Сказал: дай Бог!
Павел Иванович сказал: я пойду правой стороной, а ты иди левее. Вечером увидимся в зимовье. Саша приедет может раньше, или мы его раньше придем. Друзья разошлись, но только Иван уже с какой-то тревогой посматривал вслед уходящему своему другу: неужели это все происходит с Павлом, какой дар. Но мы ещё посмотрим, что будет дальше.
Вечером друзья снова встретились в зимовье. Иван пришел раньше. Павел Иванович с непривычки развил больную ногу, пришел с трудом, но было терпимо. Я приехал к ним с хорошим настроением, охотника встретил и всё решили. Друзья весело разговаривали, но про охоту на соболей не вспоминали. Павел Иванович, сказал охотовед, не переживай за моего друга. Завтра план будет выполнен. И мы Ивана заберём домой. Люба его очень ждёт и скучает. Иван снова: дай Бог, и я с вами уеду домой. Не буду жить в тайге, и так всю зиму прожил. Утром, чуть свет, Иван впервые встал первым и растопил печь, поставил чай. Почему первым, Павел Иванович говорил мне, что Иван любил поспать и очень крепко спал, и никогда ночью не топил печь, если они ночевали вместе.
Попили чай. Павел Иванович шепнул: положи мне соболя в большой рюкзак, и сказал, охотовед с нами пойдет и будет свидетелем, о чём я тебе говорил, Иван. Ладно пошли. Павел Иванович сказал: сначала по моему путику пройдемся. А то мои ноги не дойдут обратно. Павел Иванович пошёл первым, я за ним, за мной Иван Николаевич. Подходим к ложбинке, маленькая, но невысокая чаща. Павел Иванович кричит: вот смотри, Иван, соболь, это первый капкан и быстро положил его в рюкзак. Иван: у, надо же, как всё совпадает. Подходим ко второму капкану: Иван, видишь, второй соболь — кладет его в рюкзак. Иван тихим голосом: ой, неужели. Третий соболь попал, Иван замолчал, голос у него пропал. Двигаемся дальше. Павел Иванович положил незаметно в рюкзак берёзовые гнилушки, для габарита. Точно так же четвёртого, пятого, шестого. Когда Павел Иванович положил в рюкзак девятого соболя, Иван Николаевич резко отстал, голос совсем у него исчез. Я ему говорю: какая же сила у Павла Ивановича. Иван Николаевич что-то невнятно мне бормотал, пот покрыл его лицо, и оно стало красное. Ты что, Иван Николаевич, заболел, но ясно услышал его шёпот — он стал Великим! Когда Павел Иванович положил в рюкзак десятого соболя, сказал: вот и всё, мой друг Ваня, 10 капканов, 10 соболей.
Вдруг у Ивана Николаевича появилась какая -то молодая прыть. Он быстро подбежал, но не подошёл к Павлу Ивановичу, стал на колени и произнес: Павел, я перед тобой склоняю свои колени. Дай мне твои руки, я их поцелую.
Вот видишь, Ваня, сколько лет мы с тобою, я стал сейчас другим человеком, ко мне пришла такая с неба сила. Какое тебе желание еще выполнить? Иван стоял на коленях, смотрел на друга заворожённо. Павлик, я тебя попрошу, когда мы приедем домой.
Мне стало как -то не по себе и на душе неспокойно. Павел Иванович, я думал, немного переборщил. Когда Павел Иванович сказал: Ваня, а как тебя ловко своим юмором обманул. Иван все также смотрел в глаз Павла. А когда Павел Иванович вывалил из рюкзака гнилушки и одного соболя, Иван Николаевич громко хохотал и приговаривал: как вы меня с охотоведом «купили» и «развели». Это было впервые. Придется мне оставаться, ещё пожить в тайге и выполнять план.
Иван Николаевич нас радостно проводил. Обнял своего друга и сказал: я прошу вас про этот «развод» никому не рассказывать.
Иван Николаевич приехал в конце охотсезона, выполнил план. И каждый раз при встрече громко смеялся. А какие были эти два человека для меня великими охотниками и друзьями. Мой маленький юморной рассказик заканчиваю. Хочу вам, мои дорогие читатели, сказать, что в жизни всё бывает: пошёл, увидел и добыл трофей — это иной раз совсем не так, вот прочитайте следующий рассказ.
Неудачная охота
Мы сидим в один ряд на скамейке за длинным столом, навалившись спиной на дощатую веранду. Перед глазами крутой ложок с журчащим ключом, забитый кустами смородины, которая каждый год почти не плодоносит, за ложком и вдоль берега стоят высокие тонкие ели, лиственницы и березы. Мы молча смотрим в густую зелень этого ложка и слушаем шум дождя, мягкий по листве и жёсткий по дощатой крыше навеса. Конечно, мы слегка расстроены непогодой, но впереди ещё есть время, после дождя звери «лучше ходят» на солонцы, да и где ещё вот так вот послушаешь дождь. В обыденной жизни мы «ожидаем» дождь, «попадаем» под дождь, «пережидаем» дождь, «укрываемся» от дождя: всё походя, между делом, а баргузинскому жителю дождь непременно «мешает». Когда проникнешься мыслью, что на погоду бессмысленно обижаться, дождь становится частью жизни, естественной и необходимой, как отдых или витамины для души. Вот и сейчас, спокойно так на душе, и думать ни о чём не хочется, просто сидеть и слушать, кажется, что и время замедляет свой ход.
В полночь дождь закончился, ночью небо вызвездило, утром туман садился в лога, всё предвещало солнечную погоду. Анатолий хорошо и, главное, добровольно готовит пищу в наших совместных поездках, в этот раз он жарит глазунью с луком на соленом свином сале, получается сытно и вкусно, по-домашнему. Решаем, всем троим к вечеру разбегаться по своим солонцам.
Дорога довольно грязная, после дневного и ночного дождя. Много глубоких луж, есть и топкие места, но я благополучно проезжаю к своему солонцу. Оставил свой УАЗ в укромном месте и иду потихонечку по знакомой дорожке к хорошему, высокому лабазу. В метрах ста от лабаза, дорогу медленно переходит козёл. В мою сторону не глядит, а поглядывает в сторону солонца. Он вышел на чистое место. Я хорошо вижу — этот козел невероятных размеров. Его вполне можно было принять за изюбря, но рога были явно козлиными, да и фигура была узнаваемой. Такого большого козла я никогда не встречал.
Сейчас уже наступил вечер, время 5 часов. Жара, на солнце свирепствуют оводы, но под навесом и высоком лабазе, относительно спокойно, редко какой из них напугает ложной атакой. Вот и сижу, любуюсь природой — это снова отдых, надвигается какая-то приятная дремота после хорошего дождя и чистого таежного воздуха, здесь наверху прохладно и тихо, лишь изредка испуганно где-то внизу свистнет пищуха: не охота, а санаторий. Раньше я не признавал такой сидячей, «партизанской» охоты, теперь приходится с ней мириться, даже начинаешь находить в ней что-то положительное. На лабазе довольно глухо, слышно шумящий неподалеку ручей, слышны редкие крики кедровки, напугает неожиданно усевшаяся на крышу лабаза птица, а мелкие и тонкие лесные звуки, остаются недоступными слуху — то до верха не доходит звуковой резонанс. Я поглядываю в бойницу на солонец, больше для порядка, зверь приходит обычно в сумерки. А матки изюбрихи появляются и с вечера. Сидишь и любуешься ими, какие они порой становятся наивными, добрыми и доверчивыми. Рядом лягут и лежат, и ты смотришь на них, как на домашнее животное.
Постепенно стихают все звуки, кроме шума ручья, который, напротив, становится слышнее, в открытое пространство лабаза заметно тянет воздух с вершины лога, сгущаются сумерки, и пень на солонцах постепенно превращается в бесформенное светлое пятно. Почему-то в этот раз нет предчувствия прихода зверя, я с большой надеждой ожидаю выстрела моих товарищей. Рация включена и мысленно думаешь, что услышишь «я третий — подъезжайте»!
В два часа ночи обнаруживаю на солонцах крупного зверя и даже принимаю его сначала за быка, но потом зверь меняет положение головы и она оказывается безрогой. На солонцах бывают разные ситуации, бывают и такие, когда сначала приходит изюбриха, а бык осторожно выжидает, чтобы удостовериться в безопасности, потом выходит, не таясь, иногда даже отгоняет самку. В этот раз изюбриха пробыла на солонцах минут двадцать, трижды сменила место, выискивая землю посолонее и спокойно ушла по тропе косогора в лес. Я продолжал еще выполнять свои охотничьи обязанности, но уже без всякой надежды на успех.
Мелодичная песенка зорянки возвещает о приближении рассвета, удивительная мелодия, такая знакомая и простенькая, означающая, что ночь прошла. Спокойно, опасности нет и не должно быть. В ней как будто бы звучат вопросы к наступающему дню, однако однообразная настойчивость её повторения утверждает незыблемость установленного природой порядка. Судя по всему, этим распорядком сегодня не предусмотрено добыть самца изюбря. Обычно у нас принято сидеть на лабазе до 9 часов утра, но меня хватает только до восьми, ну что, сидишь и ждёшь. У нас бывало пантач приходил в 8 часов и в 9 часов. Разрядив карабин, я спускаюсь с лабаза по лестнице, потеряв всю осторожность при этом, термос вылетает из моего походного ранца, громко стукается о землю. Совсем рядом раздается рявканье марала, я успеваю заметить пантовые рога, летящие над кустарником как крылья диковинной птицы, потом зверь ещё раз рявкает уже вдалеке, бесстрастный крик кедровки извещает, что охота закончена. Ну что тут говорить, и ругаться незачем, значит не судьба. А посидел бы до 9 часов, может и была бы удача. Об этом я не говорил своим друзьям, а они-то ещё сидели и ждали пантача, зная, скоро по рации мне сообщат о сборах.
В обществе периодически возникают в отношении охоты критические настроения. Для одних, немногих, охота — это «злая забава» и они всемерно стараются внедрить в сознание людей эту точку зрения, даже создали некие мифические «права животных», на самом деле, охота рациональная, культурная — древнейшее эмоционально ярчайшее занятие человека, определившее когда-то само существование человечества. Дикие животные — это ресурс, такой же естественный, как и все другие в нашей среде жизни, и его использование, хочет кто этого или нет, было, есть и будет. Другое дело, появились методы добывания (точнее убийства) зверя с использованием сложных технических средств, таких как параплан и других летательных средств, или уничтожение рыбы некой электроудочкой. Перед этими методами добывания животные беззащитны, и нет того захватывающего соревнования следопыта с тонкими, зачастую обеспечивающими спасение зверя, его чувствами, его осторожностью, умением скрываться в лесу, буквально «на ровном месте». Эти отстрельщики, именующие себя охотниками, достойны презрения, их занятие порок человеческий, и они должны нами отвергаться. А охота с ружьем «пешком», останется и всегда будет настоящим занятием для настоящих мужиков, источником существования малочисленных народов России.
Я же, как автор, не узнал бы и сотой доли о жизни зверя без увлечения охотой, где далеко не всегда была цель добыть зверя. Охота звала в лес, в горы и для того, чтобы повидать не из окон квартиры, но от дымящего огонька звёздной ночи, алые закаты, розовые рассветы. Послушать шелестящую тишину ночи, когда ты один во всем этом мире, и всё, что видишь, принадлежит тебе!
А. Бельков (текст авторский).